Детский хирург Булат Дженалаев практикует уже больше 40 лет. Он рассказал о новых хирургических методах, современном образовании и о том, что чувствует врач, если маленький пациент погибает.  

Кафедра детской хирургии работает в медицинском университете им. Оспанова с 1974 года, уже 40 лет. Сам университет в этом году отмечает свое 55-летие. С 1986 года и по настоящее время кафедру возглавляет профессор, доктор медицинских наук Булат Канапьянович Дженалаев. Он тоже выпускник Актюбинского медицинского института. Профессор продолжает оперировать детей, вести занятия в университете и гордится своими выпуск­никами, среди которых много выдающихся специалистов. 

– Булат Канапьянович, с какими заболеваниями к вам привозят детей?

– Со всеми проблемами, которые требуют хирургического вмешательства. Мы делаем все операции, кроме операций на сердце. В среднем в день проводим 5-7 операций. Бывает, привозят новорожденных прямо из роддома, если нужно экстренное хирургическое вмешательство. Недавно, например, привезли ребенка, который сильно мучился, его постоянно рвало, потерял в весе. Оказалось, врожденная патология – порок развития желудка. Мы провели операцию и через неделю уже выписали его. Сейчас врачам очень помогают новые технологии, например эндоскопическая хирургия. Оперативное вмешательство выполняется через маленькие разрезы с помощью специальных инструментов. Такие операции приравниваются к мировым стандартам. У нас их делают с 2005 года. Это уникальная методика, которой пользуются в Москве, Казани, но, например, в Астане, Алматы не делают такие операции. Процент смертности стал намного ниже, сегодня чаще всего причиной смерти становятся некоррегируемые патологии, когда невозможно помочь. Или когда детей доставляют очень поздно, родители занимаются самолечением, обращаются к «знахарям». Еще сегодня на первый план выступает онкология, летальность растет. С чем связан этот рост? Безусловно, это наш образ жизни, экология. В 70-е мы часто сталкивались с тяжелыми гнойными заболеваниями, сейчас их стало меньше. Чем это объяснить? Видимо, меняемся мы, меняется окружающий мир, меняются и заболевания.

– Как вы считаете, из сегодняшних студентов получатся толковые медики? 

– Для этого мы и работаем. Раньше медики начинали практиковать после 6 лет обучения, сейчас учатся 7 лет, потом идут в резидентуру, магистратуру. Конечно, это сказывается на качестве образования. Мы делаем все, чтобы врач вышел подготовленным к работе. 

– По сравнению с советским периодом качество образования изменилось?

– Тот, кто хочет учиться, будет это делать, возможность есть всегда. Большой проблемой считаю только закрытие педиатрического факультета. С будущего года мы заканчиваем подготовку детских врачей с первого курса, теперь педиатров будут готовить из врачей общей практики. Смогут ли они, не имея фундаментальных педиатрических знаний, стать хорошими специалистами? Это серьезная проблема для всего Казахстана. 

– Вы думаете, что внедрение общей практики – это ошибка?

– Пройдет какое-то время, и мы опять вернемся к подготовке узких специалистов с первого курса. Мы перешли на западные стандарты, но при этом не учитываются особенности нашего менталитета. У нас многодетные семьи, педиатры должны быть.  

– Чтобы быть врачом, нужно иметь призвание?

– Естественно. Особенно это касается педиатров и детских хирургов. Надо любить детей, отдавать им всю душу, быть не только врачом, но и воспитателем. В противном случае работать трудно.

– За годы практики наверняка были какие-то необычные истории.

– Запомнился случай, когда поступила девочка с огнестрельным ранением кисти, брюшной полости. В нее нечаянно выстрелил братик. Она очень долго лечилась, так привыкла ко мне, что хотела стать моей дочерью, – смеется профессор.

– Вы можете сказать, что не разочаровались в своей профессии?

– Никогда не разочаровывался. С детьми работать интересно. Если своевременно вмешаться, ребенок быстро идет на поправку, так как не имеет такого «букета» заболеваний, как взрослый. 

– А что чувствует врач, если ребенок все же погибает?

– Конечно, каждый умирающий ребенок остается в памяти. Это очень большая травма, так же как и каждая спасенная жизнь – отдельная радость. Как правило, дети умирают в отделениях реанимации и интенсивной терапии. За рубежом заведено так: врачи, которые чаще сталкиваются с летальными исходами, работают в этих отделениях 15-20 лет, потом переходят на другие должности, потому что постоянно сталкиваются со стрессом. Наверное, когда-нибудь мы тоже перейдем к такой системе. Нужно понимать, что нет простых операций. Трагический исход может быть даже в том случае, когда больной пришел на своих ногах. Бывают жалобы, сейчас много негатива в отношении медиков, в том числе и в прессе. Нужно учитывать, что каждый случай индивидуален, иногда помочь просто невозможно. Перед операцией ребенка с родителей берут расписку. Но беда сегодняшнего поколения врачей, что они в спешке не могут толково поговорить с родителями, рассказать о  том, что могут быть такие-то последствия, но оперативное вмешательство необходимо. Например, в Израиле перед операцией с род­ственниками беседует не только лечащий врач, но и психолог. Сейчас студенты изучают такой предмет, как «коммуникативные навыки», но его только ввели.