В год памяти Победы мы встретились с сыном Героя Советского Союза Григория Мясоедова. Уже много лет Константин Мясоедов по крупицам собирает информацию о жизни и подвиге отца. И с каждым годом светлый образ папы становится для него всё ближе и человечней.

Мне было всего четыре года, когда папу забрали на фронт. Почему-то очень запомнилось, как папа играл со мной, качая на коленке. Моя сестра Антонина помнит побольше, ей 17 исполнилось, когда папу в военкомат провожали. Вот вместе с ней мы и стали по капелькам собирать, кто что знал об отце. Мама еще много рассказывала. Она хорошо помнит тот день, когда папа решил на фронт идти. Он сам решил. У него бронь была, можно было в тылу отсидеться. Но папа как-то пришел с работы и говорит:

– Сейчас проходил мимо магазина на Москве и видел, как женщины в очереди за хлебом по карточкам стоят. И мне так стыдно стало, казалось, их взгляды меня насквозь прожгут. Их мужья, отцы, братья на войне, а я, здоровый мужик, тут сижу.

Мама, конечно, расплакалась, отговаривала. Просила о детях своих подумать, нас же пятеро. Но папа сказал, как отрезал:

– Моим детям за меня стыдно не будет!

И ушел. Помню, тогда все очень ждали почтальона. И ждали, и боялись. Может, весточку от родных принесет, а может быть, похоронку. Женщины, бывало, даже прятались, когда его завидят. А я, наоборот, выглядывал. И как-то почтальон прямо к нам во двор идет, а мы тогда на Москве жили, бывшая улица Карла Маркса. Вот я радостный бегу к маме:

– Мама! Почтальон! Почтальон!

А мама прочитала похоронку, помрачнела и тихо говорит:

– Нашего папы больше нет.

Я не поверил. Почувствовал, что горе пришло в семью, но не поверил. Уже после войны, как только видел человека в военной форме, радовался и кричал, что папа вернулся.

Потом мы с сестрой собирали газеты, вырезки всякие, книги, чтобы побольше о подвиге отца узнать.

И все время у меня была мечта побывать на том месте, где погиб папа. Наконец сбылась мечта. Я поехал в командировку в Минск, а оттуда на правый берег Днепра получилось добраться. И вот пришел я на это место и почувствовал, что меня одновременно душат слезы и переполняет гордость.

В газетах читать – это одно, а тут, на месте, все иначе стало выглядеть. Я представил, как папа толкал в ледяной воде этот плот с тяжелой рацией и пулеметом, как гибли его товарищи под огнем фашистов. Как вздымались водяные столбы от снарядов. Как он, замерзший и усталый, поднимается по отвесному берегу, чтобы броситься в бой. Как у папы кончились патроны, и он с товарищами идет против немцев в рукопашную. И как он погибает в этом неравном бою.

До сих пор мне трудно сдержать слезы, когда я думаю об этом. Папа был прав: мы гордимся им.

А вот кичиться подвигом отца, хвастать им у нас в семье запрещалось.

И когда меня знакомили с кем-нибудь и говорили, что я сын того самого Мясоедова, в честь которого была названа улица, я всегда одергивал человека. Для меня слишком дорого имя папы, чтобы так вот трепать его в пустой болтовне.

В юности Константин Мясоедов смотрел на это фото, стараясь вспомнить о папе как можно больше.