В столь сложных и ответственных вопросах, как расширение употребления государственного языка, необходимо хотя бы изредка оглядываться назад и учитывать уже накопленный опыт, как позитивный, так и негативный.

В большой полемике, посвященной языковому вопросу в Казахстане, поразителен тот факт, что в ней совершенно не рассматривается языковая история Казахстана: когда, каким образом и при каких условиях тот или иной язык становился господствующим, языком-посредником, общепонятным для большинства населения. Само по себе изучение этого процесса очень полезно для развития государственного языка, хотя бы потому, что позволяет избежать уже допущенных в прошлом типичных ошибок.

Тема языковой истории Казахстана велика и обширна, потому, для начала приведем небольшой очерк того, как обстояло дело с употреблением языков в самом начале существования Казакской АССР, перед коллективизацией.

С первых дней образования Казакской АССР казахский язык был объявлен государственным языком. После Гражданской войны, в 1923 году вышел декрет Совнаркома КАССР, в котором предписывалось переводить делопроизводство на казахский язык или использовать два языка.

Однако, В первые годы Советской власти в Казахстане документы и постановления на казахский язык не переводились, и издавались на русском языке. В руководящих органах было засилье русских и украинцев («европейские кадры», как тогда говорили). В 1922/23 году в центральных органах власти было 60% русских, 16% других европейских национальностей и 24% казахов. В 1922 году в партийной организации Казахстана было всего 6,3% казахов, а на 1-ю областную партийную конференцию 11-18 июня 1921 года в Оренбурге в составе 163 делегатов приехали всего 19 делегатов-казахов. Засилье «европейских кадров» и употребление русского языка создавало сильную отчужденность между массами коренного населения (не только казахского) и Советской властью, и порождало пассивность низовых органов, в которых русского языка, как правило, не знали.

В 1926 году проблемой привлечения казахов к советскому и партийному строительству озаботились всерьез. В Казахстане стартовала политика «коренизации», согласно которой определенный процент должностей должны были занять казахи или, по крайней мере, работники, владеющие казахским языком. 29 декабря 1926 года вышло постановление Совнаркома КАССР об обязательном переводе постановление на казахский язык. Одновременно открылись языковые курсы, на которых в 1926-1927 году обучались 1505 человек[1][1]. В 1928 году было открыто 150 языковых школ.

Однако языковая проблема в Казахстане наскоком не решалась, и количество работников, в одинаковой степени хорошо владеющих русским и казахским языками, была крайне незначительна. Казахи в то время весьма плохо владели русским языком, а «европейские кадры», как правило, плохо или совсем не владели казахским языком. При годовом наборе на языковые курсы в 1500-2000 человек, подготовленных кадров не хватало даже на замещение должностей республиканского и губернского уровня. В 1929 году процент коренизации довели в среднем до 34,4%. Но проблем это не решило: «Процент коренизации номенклатурных должностей, в частности в окружном звене, был все еще низок, переход на казахское делопроизводство в этом звене осуществлен не был»[2][2].

Таким образом, между окружным и уездным уровнями управления в Казахстане практически во всех советских, партийных и общественных организациях возник языковой барьер. Для того чтобы спустить директиву или циркулярное письмо уже на уровень уездных комитетов, требовался перевод. Однако, документы отправляли в укомы на русском языке, а укомы, которые дальше должны были передавать документы волостным комитетам и аульным комитетам, в которых работники не владели русским языком, переводили их сами. Перевод в идеале должен был быть параллельным, то есть полностью сохранять смысл исходного документа.

На практике же в укомах переводили как умели. По свидетельству журналиста газеты «Советская степь» (ныне «Казахстанская правда») Габбаса Тогжанова, переводы документов, которые он просматривал в некоторых укомах ВКП(б), были исключительно плохого качества: «Мы здесь могли бы привести несколько «переводов», которыми мы располагаем, но при всем желании их приводить здесь нельзя, ибо, несмотря на то, что эти «переводы» делались с русского текста, мы не можем перевести их обратно на русский язык»[3][3].

Подобные документы, в которых зачастую были чудовищные и дикие искажения текста, а иногда и даже совершенно бессмысленный текст, рассылались в волкомы и аулкомы. Даже Тогжанов, всегда защищавший политику Казкрайкома, открыто подверг такое «руководство» резкой критике: «Но здесь констатируем тот факт, что зачастую наши укомы и уисполкомы не только не руководят волкомами и аульными организациями, но вводят их в заблуждение своими безграмотно переведенными циркулярами и инструкциями»[4][4].

Волостной комитет, получив такое послание, по свидетельству Тогжанова, не пытался разобраться и уточнить, а просто переписывал его и посылал дальше, в нижестоящие органы. При этом переписанный документ претерпевал еще одну стадию изменений: «В большинстве случаев он переписывает с невероятными искажениями и с большими пропусками, пропускаются такие места, которых волком сам не разбирает»[5][5]. Трудно себе представить, что получалось из такого «перевода» и такой «редактуры» из циркуляров и распоряжений Казкрайкома. После такой «обработки» конечный документ совершенно не был похож ни по смыслу, ни по содержанию на исходный, в особенности учитывая зубодробительный слог официальных текстов того времени.

В аульных комитетах, где в основном были малограмотные работники, и не думали разбираться в содержании присылаемых им документов: «Последние тоже не разбирают. Читают и так, и эдак, но не понимают»[6][6]. Хорошо еще, если читали. В то время уровень грамотности был очень низким, и даже в партийной организации в Казахстане насчитывалось 22% неграмотных[7][7]. Потому аулкомы сразу документы подшивали в папку, или еще проще, скидывали в мешок без подшивки и регистрации. Тем более, сплошь и рядом, циркуляры и распоряжения приходили с большим опозданием, часто через 2-3 месяца после крайнего срока их исполнения.

Языковой барьер был серьезнейшей проблемой органов власти в Казахстане накануне коллективизации. Мало того, что против структуры управления работали огромные расстояния и дефицит транспорта, так еще и имеющаяся система фактически не работала, а производила никому не нужные бумаги, рассылаемые с огромным опозданием. Смысл распоряжений, которые отдавал Казкрайком, по дороге искажался до неузнаваемости и по большей части совершенно утрачивался. Эти описания Габбаса Тогжанова приоткрывают завесу тайны над «перегибами» вовремя коллективизации. В таких условиях даже идеально выдержанные и дисциплинированные кадры наворотили бы множество ошибок. Это обстоятельство, вне всякого сомнения, было одной из причин хозяйственного катастрофы и возникновения голода.

Из этой краткой истории можно сделать несколько замечаний для сегодняшнего дня. Во-первых, проблема государственного языка в Казахстане далеко не новая, и существует, по меньшей мере, со времени существования Казакской АССР. Это должно в корне менять отношение к разработке политики внедрения государственного языка, в которой должен учитываться и этот, прошлый опыт, в особенности по части ошибок.

Во-вторых, несмотря на заметно более решительные меры, включающие в себя закон о коренизации, а также создание системы языковых школ, в Казахстане перед коллективизацией проблему языка решить не удалось и вопрос о введении казахского языка в делопроизводство так и остался нерешенным. Это обстоятельство позволяет сразу отбрасывать в сторону, как утопичные и нереализуемые, проекты внедрения государственного языка, которые обещают превосходные результаты за несколько лет. Так не бывает, и на качественное внедрение языка требуется значительно большее время.

В-третьих, не нужно недооценивать значение языка-посредника в этом деле. Нынешний Казахстан находится в несопоставимо лучшем положении, чем Казахстан перед коллективизацией, хотя бы потому, что имеется язык-посредник, который понимают почти все. Гораздо хуже ситуация, когда власть говорит на одном языке, а население на другом. Это чревато опаснейшим явлением – потерей управления. В приведенном случае языковой барьер и связанная с ним потеря управления, стали одной из причин сильнейшей хозяйственной катастрофы – голода 1932 года.

В-четвертых, большое значение имеет качество владения языком. В принципе, нет ничего особо сложного в том, чтобы почти любого человека за 3-6 месяцев научить разговорному языку и добиться уверенного владения им. Но это не государственный подход, поскольку язык официальных документов, разнообразнейших инструкций, документов, литературы весьма сильно отличается от разговорного языка по лексике, по стилю и по многим другим параметрам. Если этот момент проглядеть, то мы получим полный аналог описанной выше ситуации: появление безграмотных переводов с сильнейшими искажениями смысла. При этом, нужно в достаточной степени хорошо владеть обоими языками, чтобы сделать грамотный и точный перевод.

Так что, пока в Казахстане будет употребляться казахский и русский языки, и пока государственный язык не стал общепонятным, во избежание катастрофических последствий нужно уделять внимание качественному обучению обоим языкам. И вообще, как показывает практика, владеть двумя языками лучше, чем одним.

zakon.kz